Этот большой доходный дом с номером 15, был построен в 1910 году на бывшей дороге, ведущей от Кремля и Белого города к селам Красное и Стромынь.
Конечно, к моменту строительства дома дорога эта, сменив множество названий, давно превратилась в Мясницкую улицу. А была она и Гребенской и Гребневской, Ильинской и Евпловкой, Егупьевской, Фроловской, 1-го Мая, Кирова и наконец, опять Мясницкой. Построен дом был на деньги Ивана Емельяновича Кузнецова по проекту арх. Б. М. Великовского, совместно с братьями Весниными. Иван Кузнецов был человеком богатым и владел фарфоровой мануфактурой на станции Волхов, Псковской губернии, где на него трудилось более 1000 человек.
После завершения строительства, фасад дома был премирован как лучший в городе. Его авторам удалось точно найти масштаб форм и деталей, соответствующий размерам здания в новой городской среде начала XX в. Пара традиционных романтических львов, обычно охранявших вход в старых дворянских усадьбах начала XIX века, на нем были заменены одним, помещённым в глубокую нишу – арку. Он и стал центром симметричной композиции всего фасада.
Подъезды, нет скорее все – таки эти роскошные входы с лепниной и высоченными потолками называются, на питерский манер, парадными, лестничные марши и квартиры соответствуют масштабу здания. Все слеплено из больших объемов и расстояний. Везде чувствуется перспектива и простор.
Гостиная, одной из квартир, в которую я попал, оказалась настолько большой, что ее интерьер превратился в пейзаж, на котором застыло озеро паркета. В озере этом, отдельными островками плавала мебель карельской березы; уютные кресла и диван с подушками, письменный стол и поставец с горкой, в которой были расставлены фарфоровые диковины. В некоторых местах паркетная гладь озера была подернута старинными коврами, которые цветными, уже давно не яркими пятнами, походили на цветущие заводи. На берегу, в стене комнаты, притаился камин, настоящий дровяной камин, который в московской квартире всегда выглядит экстравагантно и всегда вызывает восторг. Рядом два кресла оббитые гобеленами, выполненными по эскизам Матисса и корзина с дровами, объект, несомненно дизайнерский, который, вот что любопытно, можно сжечь без всякого сожаления. А потом взять и сделать другой. На маленьком столике пачка сигарет и турка с кофе. Над камином и вокруг него миниатюры в рамах, живопись и графика. Все подобрано с большой любовью и у всего хорошее соседство.
Во всей этой огромной комнате вещи и мебель расставлены, расположены и подобраны таким образом, что если бы хозяева захотели дать объявление и пригласить пожить к себе еще одного антикварное кресло, например, или подушку с вышивкой то они должны были бы обязательно указать в нем, … вокруг респектабельные соседи.
На озеро выходит несколько просек – окон и из них, весь объем комнаты вместе с островками мебели и заводями – коврами пересечен, падающим почти горизонтально, светом.
Выхватывая пылинки в воздухе и обтекая предметы, свет стал практически осязаемым. Он стал одним из предметов интерьера и частью пейзажа. Попадая на диван или стул, свет словно добавляет к их формам, что – то свое, достраивает или наоборот лишает их какой – то части. Вторгается и ломает классическую геометрию ампирных пропорций.
Свет стал частью интерьера и пейзажа этой комнаты
Огромное зеркало – калейдоскоп, составленное из множества деталей на стене в столовой отражает этот свет и повторяет, словно копируя все, что находится в бескрайней комнате. А старинная амальгама, годами и десятилетиями безучастно наблюдая за происходящим над лаковой поверхностью озера, каждый день фиксирует какие – то новые образы и события, никогда не удаляя старые. Последние несколько лет его освещает и смотрится в него большая хрустальная люстра.
Настоящая изразцовая печь, начала XIX в. Собранная, правда, в качестве декорации.
Огромное зеркало – калейдоскоп в котором, повторяясь отражается почти вся комната.
Дама конечно важная, но не напыщенная. Ходят слухи, что они дальние родственники по линии стекла и что, скорее всего по ночам, когда свет оставляет их в покое, они шепчутся, обсуждая хозяев, подозрительно темный камин и дальний эркер, в который никогда не могут заглянуть. Им виден только маленький фрагмент старинного столика карельской березы, в этом эркере, который выглядит в нем настолько органично, что кажется, будто бы его спроектировали и построили вместе с домом. А сам эркер, уютный и самодостаточный как маленький песочный пляжик находится чуть в стороне от всех островков и заводей. Наверное, летом, в солнечный день, когда из окон – просек падает свет, над столиком начинают зависать стрекозы и становится слышно стрекотание кузнечиков.
Эркер и старинный столик карельской березы.
Камин в комнате не один, у него есть визави. И если в московской квартире он держится особняком и считается экстравагантным, то изразцовая печь начала XIX века, собранная правда в качестве декорации, выглядит уж совсем уникальным объектом. И дело не в том, что в богатой и продвинутой Москве не может быть печки, дело в том, что их в московских квартирах не осталось совсем. И массово, в прошлое, они ушли довольно давно. В аккурат с появлением парового отопления. То есть в этом доме начала XX века их не было никогда. При этом выглядит она абсолютно органично, и я предполагаю, что зимними вечерами у гостей мелькает мысль подойти к ней и погреться около теплых изразцов.
Хотя на мой вкус, комната просто наполнена теплом, тут и мебель с затейливыми разводами карельской березы с бронзовыми деталями когда – то золочеными, теперь – же потерявшими былой лоск, но не аристократичность.
Русская мебель из тополя и карельской березы всегда выделялась своей аристократичностью среди всех других предметов обстановки.
Камин с печью, конечно же, обилие света и уют с любовью подобранных деталей. Ну и конечно магия старины, которая просто заполняет ее. Поэтому подходить к печке и греться у изразцов зимними вечерами нет никакой необходимости, в комнате тепло и уютно в каждой ее отдельной части, не смотря на незаурядный объем. В ней всегда можно найти свое уютное место, уютное именно в данный момент, место, где будет хорошо работать или просто сидеть перед телевизором. Читать или болтать с гостями.
Хозяева квартиры — семья художников, выпускников суриковского института, поэтому часть комнаты используется еще и как мастерская. Тем боле, что дети учатся в Московском художественном лицее и тоже, как и родители когда – то готовятся к поступлению Художественный институт. Место в комнате находится всему. И внушительных размеров мольберт, а иногда и несколько мольбертов одновременно, подставленных под свет из окон, никак не стесняют обитателей и респектабельных мебельных соседей вокруг. Надо сказать, что такое внимание к классическим деталям это не просто проявление хорошего вкуса или хобби, а часть профессиональной деятельности обитателей квартиры. Около десяти лет они проработали в Европе, на Корсике в городках Каржес, Пьяна и Эвиза, в континентальной Италии в городе Терни, Умбрия и в Литве, занимаясь росписями внутренних пространств католических и греческих капеллах.
Фрагмент росписи в капелле г. Терни.
«Грюнвальдская битва» Литва. Фрагмент росписи.
И это была не реставрация или воссоздание утраченных фресок, а целиком новая, авторская роспись с выстраиванием всей композиции рисунков и сюжетов. Десятки, если не сотни квадратных метров авторских росписей от пола и до самых верхних точек сводов на многометровой высоте, куда добраться можно только взобравшись на леса. С намеренным искажением пропорций фигур на изогнутых поверхностях с тем, что бы с высоты человеческого роста они выглядели естественно. Работа эта была тем более удивительной, что именно русских художников, людей принадлежащих к православной культуре, после победы в конкурсе пригласили поработать в католических соборах.
Фрагмент росписи капеллы Santa Lucia. Piana. Корсика.
А еще, хозяева, большие любители блошиных рынков и всевозможных antiq fest, которых в Европе проходит великое множество. И они могут часами рассказывать о том, что на них, среди залежей и нагромождений культурных слоев и перемешанных эпох, свезенных со всего мира, ты проникаешься настоящим азартом и словно играешь в квест, призом за победу в котором может быть настоящий шедевр, недооценённый, по какой – то причине, самим продавцом. Где на узеньких улочках старых городков простенькие прилавки и магазинчики, торгующие сразу всем, не осложняя себе жизнь какими – то стилистическими или временными рамками сменяются важными господами, каждый из которых старается торговать музейными редкостями и коллекционными предметами. И что обычно на таких рынках столы для торговли и прилавки расставлены еще с вечера пятницы, а утром в субботу их хозяева извлекают из многочисленных коробок и расставляют по местам самые невероятные предметы, о существовании которых они и сами, может быть, не подозревали еще несколько дней назад. Кстати именно на одном из французских рынков были найдены те самые кресла, к которым приложил руки и свой талант Анри Матисс. Но не смотря на богатый европейский опыт семьи и возможность привозить предметы обстановки из Европы, где достойных образцов конечно же несоизмеримо больше чем в России, хозяева увлеченно, много лет, коллекционируют именно русскую усадебную мебель. И это увлечение конечно дань традициям русского искусства, ремесла и истории, которая занимает огромное место и в их повседневной работе.
Маленькая заводь ковра и островок мебели перед телевизором.
Работа и увлечения хозяев.
Среда обитания, работа, увлечения и быт семьи все сплелось и объединилось в этой комнате. И на сто шестом году жизни она, по — прежнему, живет своей неповторимой жизнью и радует хозяев озером паркета, огнем в камине и светом из окон, за которыми по прежнему шумит дорога, ведущая к селам Красное и Стромынь.
© 2016 Все права защищены. При использовании материалов, ссылка на predmetgallery.com обязательна.
